Неточные совпадения
Давать страсти законный исход, указать порядок течения, как реке, для блага целого края, — это общечеловеческая задача, это вершина прогресса, на которую лезут все эти Жорж Занды, да сбиваются в сторону. За решением ее ведь уже нет ни измен, ни охлаждений, а вечно ровное биение покойно-счастливого
сердца, следовательно, вечно наполненная жизнь, вечный сок жизни, вечное нравственное
здоровье.
В этом свидетельстве сказано было: «Я, нижеподписавшийся, свидетельствую, с приложением своей печати, что коллежский секретарь Илья Обломов одержим отолщением
сердца с расширением левого желудочка оного (Hypertrophia cordis cum dilatatione ejus ventriculi sinistri), а равно хроническою болью в печени (hepatis), угрожающею опасным развитием
здоровью и жизни больного, каковые припадки происходят, как надо полагать, от ежедневного хождения в должность.
Поэзия, чистая, свежая, природная, всем ясная и открытая, билась живым родником — в их
здоровье, молодости, открытых, неиспорченных
сердцах.
Хиония Алексеевна готова была даже заплакать от волнения и благодарности. Половодова была одета, как всегда, богато и с тем вкусом, как унаследовала от своей maman. Сама Антонида Ивановна разгорелась на морозе румянцем во всю щеку и была так заразительно свежа сегодня, точно разливала кругом себя молодость и
здоровье. С этой женщиной ворвалась в гостиную Хионии Алексеевны первая слабая надежда, и ее
сердце задрожало при мысли, что, может быть, еще не все пропало, не все кончено…
Здоровьем он был слаб, это правда, но характером, но
сердцем — о нет, это вовсе не столь слабый был человек, как заключило о нем обвинение.
— За
здоровье дамы вашего
сердца!
Как же не жить с этими мерами против собственного
сердца — и такого сговорчивого
сердца — до восьмого, девятого десятка в полном
здоровье и с несокрушимым пищеварением.
— Ах вы бедненькие! — всплеснула вдруг руками Манька Беленькая. — И за что это вас, ангелов таких, мучают? Кабы у меня такой брат был, как вы, или сын — у меня бы просто
сердце кровью обливалось. За ваше
здоровье, кадетик!
Тогда я ничего не понимал и только впоследствии почувствовал, каких терзаний стоила эта твердость материнскому
сердцу; но душевная польза своего милого дитяти, может быть, иногда неверно понимаемая, всегда была для нее выше собственных страданий, в настоящее время очень опасных для ее
здоровья.
Но не оттого закружилась у меня тогда голова и тосковало
сердце так, что я десять раз подходил к их дверям и десять раз возвращался назад, прежде чем вошел, — не оттого, что не удалась мне моя карьера и что не было у меня еще ни славы, ни денег; не оттого, что я еще не какой-нибудь «атташе» и далеко было до того, чтоб меня послали для поправления
здоровья в Италию; а оттого, что можно прожить десять лет в один год, и прожила в этот год десять лет и моя Наташа.
И долго еще она меня расспрашивала и по обыкновению своему охала и сетовала с каждым моим ответом. Вообще я заметил, что она в последнее время как-то совсем потерялась. Всякое известие потрясало ее. Скорбь об Наташе убивала ее
сердце и
здоровье.
И пусть те, которые чувствуют себя прегрешившими, из глубины
сердец воскликнут: пардоне! — и затем пусть вновь на
здоровье прегрешают!
Не одну ночь провел он без сна с тех пор, как доктор сообщил ему свои опасения насчет
здоровья жены, стараясь отыскать средства примирить ее
сердце с настоящим ее положением и восстановить угасающие силы.
— За тех, кого они любят, кто еще не утратил блеска юношеской красоты, в ком и в голове и в
сердце — всюду заметно присутствие жизни, в глазах не угас еще блеск, на щеках не остыл румянец, не пропала свежесть — признаки
здоровья; кто бы не истощенной рукой повел по пути жизни прекрасную подругу, а принес бы ей в дар
сердце, полное любви к ней, способное понять и разделить ее чувства, когда права природы…
В толпе могучих сыновей,
С друзьями, в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал;
Меньшую дочь он выдавал
За князя храброго Руслана
И мед из тяжкого стакана
За их
здоровье выпивал.
Не скоро ели предки наши,
Не скоро двигались кругом
Ковши, серебряные чаши
С кипящим пивом и вином.
Они веселье в
сердце лили,
Шипела пена по краям,
Их важно чашники носили
И низко кланялись гостям.
Дай бог ей доброе
здоровье и жениха по
сердцу! вступилась за меня, горемычную, и, как господа стали съезжать со двора, потихоньку сунула мне в руку серебряную копеечку.
В это время Анне Михайловне шел двадцатый, а Дорушке пятнадцатый год. Труды и заботы Анны Михайловны увенчались полным успехом: магазин ее приобретал день ото дня лучшую репутацию,
здоровье служило как нельзя лучше; Амур щадил их
сердца и не шевелил своими мучительными стрелами: нечего желать было больше.
Пью за
здоровье товарища моих лучших годов, пью за молодость, за ее надежды, за ее стремления, за ее доверчивость и честность, за все то, от чего и в двадцать лет бились наши
сердца и лучше чего мы все-таки ничего не узнали и не узнаем в жизни…
И еще: исчезла бесследно та бледная хрупкость, высокая и страшная одухотворенность, в которой чуткое
сердце угадывало знамение судьбы и билось тревожно в предчувствии грядущих бед; на этом лице румянец, оно радостно радостью
здоровья и крепкой жизни, — тот уже умер, а этот доживет до белой, крепкой старости.
Ко кресту он подошёл в ряду именитых горожан; это особенно не понравилось им, и, когда обедня отошла, виднейшие люди Дрёмова остановились на паперти поделиться мыслями о чужом человеке. Одни говорили — прасол [мясник — Ред.], другие — бурмистр [управляющий в имении — Ред.], а городской староста Евсей Баймаков, миролюбивый человек плохого
здоровья, но хорошего
сердца, сказал, тихонько покашливая...
Каждый день, бывало, Иван Иванович и Иван Никифорович посылают друг к другу узнать о
здоровье и часто переговариваются друг с другом с своих балконов и говорят друг другу такие приятные речи, что
сердцу любо слушать было.
Стояли светлые, теплые, лунные ночи — сладкие ночи любви! На ложе из тигровых шкур лежала обнаженная Суламифь, и царь, сидя на полу у ее ног, наполнял свой изумрудный кубок золотистым вином из Мареотиса, и пил за
здоровье своей возлюбленной, веселясь всем
сердцем, и рассказывал он ей мудрые древние странные сказания. И рука Суламифи покоилась на его голове, гладила его волнистые черные волосы.
Но их расторгают, — расторгают с тем, чтобы одну продать за золотой мешок сорокалетнему толстяку, в котором столько же чувств, как и в мраморной статуе, а другого… другого заставить, в порыве отчаяния, может быть, броситься в омут порока и утратить там свою молодость,
здоровье,
сердце и ум, одним словом — все, все, что есть в нем прекрасного.
— У вас завидное
здоровье, — сказал он, пристально и задумчиво рассматривая маленькую загорелую кисть её руки. — И я думаю, что у вас очень хорошее
сердце, — неожиданно для себя вырвалось у него.
Мышлаевский. Алеша, командирчик ты мой! Артиллерийское у тебя
сердце! Пью
здоровье!
Вот я, дедушка, никак уснуть не могу; что я днем-то вижу, все это мне и лезет в глаза, засосет у меня
сердце, и всю-то ночь я плачу. Какой я жилец! Мне теперь с здоровьем-то и поправиться нельзя. Уж очень у меня
сердце горячо! Скорей бы меня бог прибрал, чтобы мне меньше мучиться.
Но это был случай единственный. О других подобных я даже и не слыхал никогда. Потому что, — говорю это, как перед богом, положа руку на
сердце, — потому что люди, если только их брать не гуртом, а по отдельности, большею частью хорошие, добрые, славные люди, отзывчивые к бедности. Правда, помогают они чаще не тем, кому следует. Ну, что ж поделаешь: наглость всегда правдоподобнее нужды. Чему вы смеетесь? За ваше
здоровье!..
И с каждой осенью я расцветаю вновь;
Здоровью моему полезен русской холод;
К привычкам бытия вновь чувствую любовь:
Чредой слетает сон, чредой находит голод;
Легко и радостно играет в
сердце кровь,
Желания кипят — я снова счастлив, молод,
Я снова жизни полн — таков мой организм
(Извольте мне простить ненужный прозаизм).
Но вместе с сознанием, что он может теперь уйти каждую минуту, в
сердце Сазонки вошла острая жалость к большеголовому Сенисте. К жалости призывала вся необычная обстановка: тесный ряд кроватей с бледными, хмурыми людьми; воздух, до последней частицы испорченный запахом лекарств и испарениями больного человеческого тела; чувство собственной силы и
здоровья. И, уже не избегая просительного взгляда, Сазонка наклонился к Сенисте и твердо повторил...
Одна статная, стройная, ровно молодое деревце, довольством,
здоровьем сияет лицо, добром и весельем искрятся очи, с виду холодная, будто бесстрастная, пылкое
сердце, горячую кровь носит в себе.
И вот вспоминается ей, сладко вспоминается, как в косно́й на низо́вье Оки, пышущий
здоровьем и весельем, опершись о́ бок левой рукой, он стоял перед ней со стаканом волжского кваску и дрогнувшим от сердечной истомы голосом говорил: «Пожалуйте, сделайте такое ваше одолжение!» Слова простые, обычные при всяких угощеньях, но глубоко они внедрились в Дунино
сердце.
Желаю ото всего моего родительского
сердца знать про
здоровье и благополучно ли ты доехала с почтеннейшей и нами завсегда уважаемой госпожою Марьей Ивановной до своего места.
— У вас, я вижу, благородное
сердце. Вино херес… это благородное вино моей благородной родины, оно соединяет крепость с ароматом. Пью, милостивый государь, за ваше
здоровье, пью за ваше благородное
здоровье.
Если б избранный
сердцем Елизаветы был такой же ничтожный человек, как муж ее двоюродной сестры Прасковьи Ивановны, по всей вероятности, тайный брак ее с Шубиным не встретил бы препятствий со стороны императрицы; но энергический прапорщик казался опасным, он был любим товарищами, имел большое влияние на солдат, через него Елизавета сблизилась с гвардейцами и вступила с ними в такие же отношения, в каких находилась прежде с слобожанами Покровской и Александровской слободы: крестила у них детей, бывала на их свадьбах; солдат-именинник приходил к ней, по старому обычаю, с именинным пирогом и получал от нее подарки и чарку анисовки, которую, как хозяйка, Елизавета и сама выпивала за
здоровье именинника.
— Опух в ногах уничтожился, слава богу. Под
сердце нет-нет да подкатит, а только работает нынче хорошо, дай бог тебе
здоровья.
Вот оно, грозное желтое здание, таящее в себе столько ужасов и страданий.
Сердце мое бьется часто, когда я ожидаю в приемной фельдшера, у которого могу узнать о состоянии
здоровья Саши.
— Покуда этот коршун хочет выклевать мне глаза, чтобы я не видал его коварных замыслов. Но пусть прежде выпьет
сердце мое! Пора к развязке! Я не могу долее терпеть мое унижение, которое доселе скрывал от вас, сберегая ваше
здоровье. Один из нас должен очистить другому место, но не иначе, как мертвый. Дорого ценю ваши милости и не дешево уступлю их. Выслушайте меня, ваше величество; я прошу, я требую этого, и теперь же.
Здоровье Василия Васильевича Хрущева быстро поправлялось благодаря тщательному и неусыпному уходу за ним его родной матери и Ольги Николаевны, перенесшей на своего родственника всю таившуюся в ее
сердце материнскую любовь, объекты которой исчезли для нее в силу рокового стечения обстоятельств.
Легкая краска выступила на лицо Фиоравенти Аристотеля. Казалось, он готовился рассказать исповедь своего
сердца; но, озабоченный присутствием сына, который не должен был слышать ее, предложил ему узнать о
здоровье синьорины Анастасии.
Князь жил безутешным вдовцом с своей единственной дочерью — Евпраксией Васильевной, цветущей молодостью,
здоровьем и красотой, на которую старый князь перенес всю нежность своего любвеобильного
сердца, уязвленного рановременной потерей своей любимой подруги жизни. Княжне в момент нашего рассказа шел шестнадцатый год, но по сложению и дородству она казалась уже совершенно взрослой девушкой, вполне и даже роскошно сформировавшейся.
В ее душе шевельнулось нечто вроде угрызения совести. Жалость к матери, всю жизнь боготворившей ее,
здоровье и самую жизнь которой она принесла в жертву греховной любви к сидевшему против нее человеку, приковавшему ее теперь к себе неразрывными цепями общего преступления — на мгновение поднялась в ее зачерствевшем для родственной любви
сердце, и она почти враждебно, с нескрываемой ненавистью посмотрела на Талицкого.
Все это, однако, вместе с тяжестью служебных дел, влияло сильно на его
здоровье — он страдал расстройством всей нервной системы, застоем печени и рефлективным страданием
сердца; от этого происходили его мнительность, недоверчивость, бессонные ночи, тоска и биение
сердца.
Ячевские жили зиму 1832 года в Вильне для
здоровья старика, после 31-го года страдавшего болезнью
сердца.
Некогда писать дневник. Так завален сдельной работой, что и вздохнуть полной грудью не имею времени. Да и
здоровье плохо, усталость, сонливость какая-то,
сердце словно льдом обложено, насилу к утру согреешься под двумя тяжелыми одеялами. Хорошо еще, что квартира теплая.